Комната мертвых - Страница 58

Зверюга опасалась напугать Клариссу до такой степени, что это поставит их любовь под угрозу. Еще никогда прежде они не ссорились с такой яростью и ненавистью. Очень быстро дело дошло до рукоприкладства. Могло быть и хуже — горло ветеринара чудом не задел скальпель… Это, конечно, было уже слишком…

Как могли две женщины, соединенные плотской любовью, отдающиеся друг другу настолько полно, что при этом они наносили одна другой одинаковые раны, — как могли они всего за несколько часов до такой степени друг друга возненавидеть? Почему Кларисса отказывалась разговаривать с ней после смерти маленькой слепой? Почему общалась с ней как с сумасшедшей, как с душевнобольной? По какому праву эта извращенка, которая слизывает пот с тел отвратительных самцов, капает на них расплавленный воск или присоединяет к членам электроды, — смеет так с ней обращаться?

Охваченная яростью оттого, что мужчину никак не удавалось разбудить, Верваеке сорвала с него одеяло и изо всех сил ударила в бок рукояткой револьвера. Она услышала слабый хруст раньше, чем Сильвен завопил от боли. Затем он перевернулся и скатился с кровати на пол. Кларисса прислонилась спиной к стене, держа револьвер наготове:

— Я пришла за своими деньгами! Говори, где ты их спрятал, гребаный мудак! Говори! Говори, или я тебя убью!

На всякий случай она то и дело переводила револьвер с человека на его жену — впрочем, в этом не было необходимости, поскольку белокурая красотка лежала без движения, уткнувшись лицом в подушку. Верваеке вспомнила, что так же неподвижно лежал бездыханный ребенок. И эта глубокая, подводная тишина… В какое еще проклятое место она попала?..

Сильвен скорчился на полу, прижав руки к ребрам. Ему казалось, что он вернулся из какой-то другой, далекой вселенной или очнулся после криогенной процедуры, заморозившей его мозг на долгие века. Он не помнил, когда и как заснул. Какой сегодня день? Откуда привкус виски во рту и адская головная боль, способная разбудить и мертвеца? Откуда взялась эта полоумная, чьи вопли сверлят ему уши?

Внезапно яркий режущий свет едва не взорвал его черепную коробку. Верваеке нажала выключатель на стене.

— Но… Что…

— Деньги! Два миллиона евро! И поживей! У меня мало времени!

Сильвен схватился за край кровати, словно утопающий за борт лодки. Голова кружилась, неудержимо хотелось блевать. Его взгляд упал на тело жены. Только сейчас он обратил внимание на мертвенную бледность ее кожи и полную неподвижность, несмотря на яркий свет и громкие крики. У Натали очень чуткий сон, так почему же сейчас она никак не реагирует на происходящее? Сильвен почувствовал, как волосы поднимаются дыбом от ужаса. Он бросился к Натали и начал в отчаянии трясти ее все сильнее и сильнее, наконец почти с ожесточением. Но он уже понимал, что держит в руках сломанную марионетку, которую больше не приводят в действие невидимые нити. Безжизненное тело, еще теплое, но разделенное с душой навсегда. Пульса не было.

Из его горла вырвался хриплый звук — предсмертный стон агонизирующего зверя. Кларисса Верваеке отступила на пару шагов, невольно потрясенная таким внезапным поворотом событий — подобное зрелище в наши дни можно увидеть только в расиновских трагедиях. Через что еще ей придется пройти, чтобы вернуть свою добычу? Что означают все эти трупы, которые буквально устилают ее путь в последние три дня? Она хотела заговорить, приказать, но остатки человечности все же помешали ей. Револьвер в ее повлажневшей ладони нагрелся, стал почти обжигающим. Она крепче сжала рукоятку, вытерла пот со лба и снова заговорила:

— Я… я не знаю, что случилось с твоей женой, но сейчас ты вернешь мне мои деньги, и я исчезну, договорились? Не вынуждай меня совершить непоправимое… Давай вставай!

Сильвен не смог сдержать слез, потоками хлынувших по щекам. Крепко прижимая к себе неподвижное тело Натали, он бормотал:

— Что… что же случилось?.. Почему?.. Почему?..

Верваеке внезапно почувствовала необычную легкость во всем теле, почти невесомость. Мысли утратили связность и рассеялись, словно растворившись в какой-то галлюциногенной субстанции. Трип вроде тилетаминового, но гораздо более мягкий. Угарный газ уже действовал, хотя она еще этого не сознавала. Она угрожающим тоном произнесла:

— Считаю до трех! Если ты не сдвинешься с места, я выстрелю! Подумай о своем ребенке!

Сильвен вздрогнул и с трудом сполз с кровати, выставив перед собой ладонь с растопыренными пальцами.

— Я отдам вам то, за чем вы пришли! Только позвольте мне увидеть малышку! Я вас умоляю!

— Увидишь потом. Сначала деньги.

— Они зарыты в трехстах метрах отсюда! Пожалуйста!..

Верваеке швырнула ему в лицо скомканную одежду:

— Одевайся — и пошли! Не осложняй мне работу еще больше.

— Сначала моя дочь!

— О'кей… Но при первом же подозрительном движении я тебя пристрелю!

Сильвен, путаясь в штанинах, с трудом натянул брюки, затем футболку и пуловер и торопливыми неверными шагами, словно в каком-то трансе, устремился в комнату дочери. Обрывки мыслей и образов проносились в его мозгу: церковные скамейки, черные костюмы, надрывные стоны органа… И эта обильная слюна у него на языке, и вздыбленные волоски на руках, и мурашки по коже… Неужели его тело уже чувствует то, что ум отказывается признавать?..

Прижимая ладонь к груди дочери, он молился, заклинал, умолял Бога забрать его собственную жизнь, но сохранить жизнь Элоизе. Он с трепетом ждал хоть самого слабого удара сердца, хоть какого-то признака жизни.